Мария Степанова - Стихи. Часть 2 - текст песни, слова, перевод, видео
Ознакомьтесь с текстом песни Мария Степанова - Стихи. Часть 2
СОБАКА
And an amphitheater scale
Выезжали из дома всегда поутру.
Creations develop and branch out.
С первым светом, по гулким проспектам.
I was there, like a fig under a blanket,
Было тихо, как надо, свежо, как в бору,
Almost secretly, like eating jam:
Быть увиденным мной не поспетым.
Я получше видал: что отец у руля,
Under the lamp that teaches you to unclench,
В летней кофточке мама и сбоку поля
Enter the zenith, lie down to multiply,
И домишки, одетые тако -
Five-year plan in Aretino poses
Где наличник резной, где расцветка в лазурь,
Work the plan and decorate the picture.
Что усталое зренье, как ноги, разуй, -
И на заднем сиденьи собака.
Then, that night - a pharmacy on duty -
In glass, lights and nurses
Да, на заднем в обнимку собака и аз,
Available file cabinet options –
Как двухглавый орел на монете,
Deserted, crowded, double-edged.
В обоюдные стороны впялили глаз:
Только пальцем туда поманите.
Then Natura just in case
А видать высоко, как со дна котелка:
Pops alternative types under one’s nose:
На глаза наворачивались облака
Rock-and-cloak, and the maiden before the cloud
Пышно взбитые, кучевые.
In the back-shouldered birds there are storms and resentments,
Мы на странной поляне сыскали привал,
И хозяйственный ум ее бы миновал,
And Pushkin falls into a bluish state;
Но осталися мы, кочевые.
And who lay in the valley of Dagestan;
And the hills are covered with cotton wool,
Недоступные птицы мозолили слух,
To stop crying over them,
Умолчанием нас не тревожа.
И трава щекотала запекшийся дух,
Adopted the image of a vegetable garden
И тела подавляли ее же.
And she was not proud of the single lot:
На титановых кольях воздвигли шатер,
Raising your spear, gallop after the master -
Уважительно расположили костер,
To the hand-mills of nature!
Повернувши, как зрителя в зале,
Не в болотный туман в световой полосе -
SARRA AT THE BARRICADES
В безнадежную даль, где огни на шоссе
Бегло чиркали и ускользали.
1.
Year one thousand nine hundred five.
Мы сидели: по кругу и с кружкой в руках,
There is no more sleeping in cradles.
Сладкий чай раскаленный в которой.
They open their eyes, take off their little hands,
И собака спала, заблудившись в ногах,
Toothless mouths open
Утомленная мира просторой.
Those who are in the carriage are like Guidon in a barrel,
Приближаясь, пикировали комары.
Oh no, like herrings in a herring barrel,
Озаренную щеку свело от жары.
They will ride to distant villages.
Что-то гукнуло в тьме набежалой,
Тяжело прокатило за самой спиной,
Above them in Tambov and Yeisk
Но мальчишка, потом оказавшийся мной,
In the canvases of wild curtains
Ничего не боялся, пожалуй.
Foggy mothers sigh Jewishly
(German Russian Polish or...)
География не обещала беды:
...
Просто сеть крупнолистого леса,
Не считая приближенной слева воды,
Приповернутой кверху как линза.
(Перед сном босиком мы прошлися песком,
И собака хватала ее языком,
Забредая по брюхо и выше,
Ледяная и мокрая вроде леща.
Загремел я посудою, прополоща, -
И опять никого не увижу).
А с утра обуяла тоска. И с утра
Надувалися щеки обиды.
Понапрасну во рту повторялось ура
На лады и различные виды.
И как валкий матрас выставляют на двор,
Бесконечный тянул я в себе разговор,
Ненавидел и брел в анфиладу
Заунывной природы, где столько вещей,
Одинаких деревьев, и мхов, и хвощей,
Ничего из которых не надо.
Потому, возвратясь, не узнать по лицу
И ни слова о том не сказалось,
Что неправильно в этом веселом лесу
И не всуе оно показалось.
Потому виноват: что не стал я кричать,
Увидав, что, как будто ее волочат
На невидимом нами канате
- И скуля! и взывая! - ползла от огня
Незабвенная мною и после меня
Ты, собака, про коию - нате.
Над вечерним бугром, как невидимый вальс,
Комариный собор широко завивальс,
В небесах - протяженно и ало.
И почуяв, что мы на подмогу пусты,
Утянуло ее в негустые кусты,
Где навеки, навеки пропала.
И четыре еще нескончаемых дня
Мы ее, как преступники, ждали,
Не простили вовек ни себя ни меня
И состарившись жизнь провождали.
... Тридцать лет проводил, и заглох грузовик.
Починившись, я лег на полянке
И увидел ее, как давненько отвык,
И узнал это место с изнанки.
У меня ж близнецы подрастают в дому.
Ни собаке у них не бывать - потому,
Что закрылась отцовская дверца.
Но стою как стояк на сыром берегу,
На своих же следах, и сойти не могу,
И как солнце заходится сердце.
И тогда, сдалека и далёко видна,
Словно дыма вчерашнего запах,
Из древесных теней показалась она,
На нетвердых шатаяся лапах.
И обнявшись, вдвоем, как двухглавый орел -
Сам с собою в разлуке, и сбит ореол,
Все ушли и проститься не дали -
Между тенью палатки и тенью костра,
Как душа и душа, как сестра и сестра
Над собою вдвоем зарыдали.
НЕСКОЛЬКО ПОЛОЖЕНИЙ (стихи на подкладке)
3.
Я так одна. Никто не поднимает
Ни на вершок, ни на еще немножко,
Хотя и ветер ивой обнимает
И вглубь сует, как в тесное лукошко,
Хотя свое сегодня отхромала
В спортзале синкретической природы,
Где образцы известки и крахмала
Работают над будущим породы,
Где море отфильтровывает пену,
И ржавчина наращивает яды,
И ящерицы слушают Шопена,
Как тренера, и делают, что надо.
И уясняет лиственная масса
Под собственный революцьонный топот
Прибавочную стоимость по Марксу
И Дарвина не олимпийский опыт.
И амфитеатральною шкалою
Разви- и разветвляются творенья.
Я там была, как фига под полою,
Почти тайком, как съедено варенье:
Под лампой, обучающей разжаться,
Входить в зенит, ложиться размножаться,
По пятилетке в позах Аретино
Работать план и украшать картину.
Затем, что ночь – дежурная аптека, –
В стекле, огнях и медицейских сестрах
Доступных вариантов картотека –
Безлюдных, людных, обоюдоострых.
Затем Натура на не всякий случай
Сует под нос альтернативны виды:
Скала-и-плащ, и дева перед тучей
В заплечных птицах бури и обиды,
И Пушкин падает в голубоватый;
И кто лежал в долине Дагестана;
И холмы заволакивает ватой,
Чтобы рыдать над ними перестала,
Перенимала образ огорода
И не гордилась жребием единым:
Задрав копье, скакать за господином –
На рукомышцы-мельницы природы!
САРРА НА БАРРИКАДАХ
1.
Год тысяча девятьсот пять.
В колыбелях уже не спять.
Открывают глаза, разувают ручонки,
Разевают беззубые рты
Те, кто в вагоне, как Гвидон в бочонке,
Ах нет, как сельди в сельдяном бочонке,
Покатят в дальние сырты.
Над ними в Тамбове и Ейске
В холстах одичалых портьер
Вздыхают туманные мамы еврейски
(Немецкие русские польские или...)
...
Смотрите так же
Мария Степанова - Стихи. Часть 1
Мария Степанова - Чёрный цинизм
Все тексты Мария Степанова >>>