Капелла - Однозвучно гремит колокольчик - текст песни, слова, перевод, видео

Исполнитель: Капелла

Название песни: Однозвучно гремит колокольчик

Дата добавления: 23.04.2022 | 12:20:03

Просмотров: 9

0 - текст верный

0 - текст неверный

Ознакомьтесь с текстом песни Капелла - Однозвучно гремит колокольчик

На этом следовало бы перевернуть эту страницу памяти 1946 года, но из каких-то ее темных пустынь вдруг еще выходят образы, обрывки разговоров, живое теплое сердце тех часов и минут. У Блаженного Августина есть замечательная фраза: "Где же ты теперь, мое детство? Ибо не может быть, чтобы тебя нигде не было". С этими же словами мы, может быть, обращаемся ко всему дорогому, ко всему хорошему, что было когда-нибудь в нашей жизни, обращаемся с такой горечью, потому что больше его не видим, и с такой надеждой, что, может быть, когда-нибудь увидим опять. Как поется ночью Великой субботы: "Воскреснут мертвии и восстанут сущие во гробах, и все земнороднии возрадуются". Но то, что сейчас возникло в памяти, не поддается передаче в словах, так как, собственно, не имеет никакого сюжета. Это только напев одной песни. Известно, что старая русская песня иногда до молитвенной печали может достичь, но я не знал, что и старый русский романс также может достичь молитвенной печали. Теснота в этой камере, где лютеранин стоял на трибуне, была такая, что когда нас приводили на десять минут и запирали в совсем уж не соответствующую по размерам уборную, то в настоящий обморок от духоты падали даже бравые колчаковские полковники, выловленные после окончания войны где-то в Китае. Весь день мы сидели на нарах, а если встанешь, чтобы размяться, то вступаешь в густой сплошной поток людей, совершающих вращение по камере. И вот милый друг этих дней, которого я никогда раньше не знал и только что встретил и через несколько дней потерял навсегда, говорит мне: "Я знаю, чем вас порадовать! - Глаза его заблестели, и он поднялся на нарах. - Василий Петрович! Капеллу!" - закричал он. Через несколько минут, по закономерности вращения людского потока, к нам на нары высадились два незнакомых мне человека. Наружность их ничего мне не говорила: так, какие-то в серых толстовках. Они запели тенорами:
This should be turned over this page in the 1946 memory, but from some of its dark deserts, images, scraps of conversations, the living warm heart of those hours and minutes suddenly come out. Blessed Augustine has a wonderful phrase: "Where are you now, my childhood? For it cannot be that you have not been anywhere." With the same words, maybe we turn to everything dear, to everything that was someday in our life, we turn to such bitterness, because we don’t see him anymore, and with such hope that maybe when it is when it is when -we'll see again. As the Great Saturday is sung: "The dead will be resurrected and the existing in the tombs will be rebelled, and all the earthodnia will rejoice." But what has now arisen in memory cannot be transmitted in words, since, in fact, it has no plot. This is only a singing of one song. It is known that the old Russian song sometimes can achieve prayer sadness, but I did not know that the old Russian romance could also achieve prayer sadness. The tightness in this chamber, where the Lutherin stood on the rostrum, was such that when we were brought for ten minutes and locked the restroom completely in size, even the brave Kolchakovsky colonels caught in a real fainting from the stuffiness, caught after the end of the war where- then in China. All day we sat on the bunks, and if you get up to stretch, then you enter into a thick continuous stream of people who rotate through the cell. And here is a dear friend of these days, whom I had never known before and just met and lost a few days forever, tells me: “I know what to please you!” His eyes sparkled, and he climbed on the bunks. “Vasily Petrovich!” Chapel! " he shouted. A few minutes later, according to the pattern of rotation of the human stream, two strangers to me landed on our bunks. Their appearance did not say anything to me: so, some in gray sweatshirts. They sang tenors:


Однозвучно гремит колокольчик,
The bell rattles uninviated,


И дорога пылится слегка,
And the road is dusty slightly,


И уныло по ровному полю
And delayed on a flat field


Разливается песнь ямщика...
The song of the coachman is pouring ...


У Лермонтова есть сон во сне, а здесь - песня в песне. Десятки раз уже слышанные слова опять повели за собой сердце.
Lermontov has a dream in a dream, and here is a song in the song. Dozens of times already heard words again led the heart.


И припомнил я ночи другие
And I remembered the other nights


И другие поля и леса...
And other fields and forests ...


Это была в те минуты не песня, а исповедь о самом драгоценном, что пряталось на дне. Сколько же радостного для нас в этих темных далеких полях, в полях, таких дорогих сердцу. Если их нет в современности, то они есть у Бога. "Ибо не может быть, чтобы их нигде не было".
It was not a song in those minutes, but a confession about the most precious that was hiding at the bottom. How much joyful for us in these dark distant fields, in the fields, such dear to the heart. If they are not in the present, then God has them. "For it cannot be that they are nowhere to be nowhere."


Друг мой, созвавший капеллу, перед этим все спрашивал меня: "Вот я приеду в лагерь. Могу ли я покончить с собой?" Он допытывался, конечно, не о технике этого дела, а хотел узнать: если он это сделает, позволит ли ему Господь подходить вот такой русской ночью к чуть задремавшему перед утреней Китежу? Он спрашивал и все глядел на меня тревожными и доверчивыми глазами. У него было очень тяжелое следствие, а был он человек слабый, был он русский интеллигент. Я то отмалчивался, то отвечал ему формально. И он спросил: "Вы отвечаете формально?" И я сказал: "Да".
My friend, who convened a chapel, before that he asked me: "So I will come to the camp. Can I commit suicide?" He, of course, was not in the technique of this matter, but wanted to know: if he does it, would the Lord allow him to approach such a Russian night to Kitezhe's little dozing before the matins? He asked and looked at me with anxious and gullible eyes. He had a very difficult consequence, and he was a weak man, he was a Russian intellectual. I was silent, then answered him formally. And he asked: "Do you answer formally?" And I said: "Yes."


С.И.Фудель (Воспоминания)
S.I. Food (memories)
Смотрите так же

Капелла - фотон

Капелла - Бегущая по волнам

Капелла - Взгляд из бездны

Все тексты Капелла >>>