Когда наступит чёрный день, придут усталые врачи,
When the black day comes, the tired doctors will come,
Умоют руки и ни с чем отчалят прочь,
Wash their hands and sail away empty-handed,
Я буду счастлив в пустоте, и ты, мой друг, прошу, молчи,
I will be happy in emptiness, and you, my friend, please, be silent,
Ты лишь молчанием сумеешь мне помочь.
You can only help me with silence.
Я представляю этот миг, когда — Господь меня возьми —
I imagine this moment, when — God take me —
Врата открыты, сонмы ангелов трубят.
Но мне плевать на всю их рать, на их пустые «до-ре-ми»,
The gates are open, hosts of angels are trumpeting.
Они юродствуют, и я спускаюсь в ад.
But I don't care about all their army, about their empty "do-re-mi",
They are fools, and I am descending into hell.
Ступенька вниз — и тучи лиц о чём-то молят под ногой:
Мне каждый третий из раздавленных знаком.
A step down — and clouds of faces are begging for something under my foot:
Они - скупцы и подлецы, да, впрочем, я и сам такой,
Every third of the crushed is a sign to me.
И я уверенно топчу их каблуком.
They are misers and scoundrels, and, by the way, I am the same,
Но завершается мой путь, теперь спокойно не вздохнуть,
And I confidently trample them with my heel.
Поскольку лёгкие ошпаришь кипятком,
But my path is ending, now I can't breathe peacefully,
Как будто в воздухе иприт. Я говорю себе: «Забудь,
Since you'll scald your lungs with boiling water,
Иди вперёд, ты сам хотел, таков закон».
As if there was mustard gas in the air. I say to myself: "Forget it,
Go ahead, you wanted it yourself, such is the law."
Давно не чищены котлы, смердит у чёрта на рогах,
Смердит под мышками его и между ног,
The boilers haven't been cleaned for a long time, the devil's horns stink,
Заплесневелый скаля клык, он ждёт меня в семи кругах,
It stinks under his arms and between his legs,
Плетя колючий металлический венок.
With his moldy fang bared, he waits for me in seven circles,
Но нет Вергилия, поди, кто проведёт меня туда,
Weaving a prickly metal wreath.
Где перестанет под ногами чавкать грязь,
But there is no Virgil, who will lead me there,
Где кровь и пепел осадив, верховный местный тамада
Where the dirt stops squelching underfoot,
Кромсает судьбы по наитию на раз.
Where the supreme local toastmaster, having settled blood and ashes,
Chops up destinies at a stroke by intuition.
А наверху труба поёт, мол, поднимайся, идиот,
Здесь лучше климат, и нектар по вечерам,
And above, the pipe sings, like, get up, idiot,
Здесь красота и чистота, здесь ярок свет, прозрачен лёд,
The climate is better here, and nectar in the evenings,
Здесь славен мир, и пышен торт, и белен храм.
Here is beauty and purity, the light is bright, the ice is transparent,
Играет музыка везде, плотва в сияющей воде,
Here is the glorious world, and the cake is lush, and the temple is white.
И ветви ломятся от персиков и слив,
Music plays everywhere, roach in the shining water,
На кнопку жми, а после жди, когда, сверкая в темноте,
And the branches are breaking with peaches and plums,
Придёт небесный контрабандный турболифт.
Press the button, and then wait, when, sparkling in the darkness,
The heavenly contraband turbolift will arrive.
Я улыбаюсь небесам, мол, это правда, спору нет,
Да только скучно там, как в карцере тюрьмы,
I smile at the heavens, like, it's true, no argument,
Банальны ваши чудеса, волшебный хор, гобой, кларнет,
But it's boring there, like in a prison cell,
Вся ваша джонка от бушприта до кормы.
Your miracles are banal, the magic choir, the oboe, the clarinet,
Там только каменные лбы, и от хронической мольбы
Your whole junk from the bowsprit to the stern.
Они разбиты до свернувшейся крови,
There are only stone foreheads, and from chronic prayer
Белым-бело, и тяжело сносить такой убогий быт,
They are broken to the point of curdled blood,
Пусть даже лавром и лавандой он увит.
White-white, and it's hard to bear such a wretched life,
Even if it is entwined with laurel and lavender.
В аду, конечно, климат плох, зато в котле соседнем — Блок,
А через два котла кипит Наполеон.
In hell, of course, the climate is bad, but in the neighboring cauldron is Blok,
Слепец Гомер в кромешной тьме, витиеватый де Лакло,
And two cauldrons away Napoleon is boiling.
И много прочих замечательных персон.
Blind Homer in the pitch darkness, the florid de Laclos,
Тут Гумилёв стреляет львов и Пётр Первый пьёт вино,
And many other remarkable people.
Горячий ветер дует в платье Мерелин,
Here Gumilev shoots lions and Peter the Great drinks wine,
Играет Армстронг чёрный джаз, Люмьер творят своё кино,
A hot wind blows in Marilyn's dress,
И вдаль колумбовы уходят корабли.
Armstrong plays black jazz, Lumiere creates his own cinema,
And Columbus's ships sail away into the distance.
И я готов плевать на жар, когда тусовка хороша,
Тогда не чувствуешь ни боли, ни вины.
And I'm ready to spit on the heat when the party is good,
Здорово, чёрт, вот высший сорт, моя отличная душа,
Then you feel neither pain nor guilt.
Бери сейчас, пока даю за полцены.
Great, damn, here's the highest grade, my excellent soul,
Я представляю этот миг, когда — Дагон меня возьми —
Take it now, while I'm giving it for half price.
Врата открыты, лысый бес стучит в набат.
I imagine this moment when - Dagon take me -
Но мне плевать на всю их рать, на их пустые «до-ре-ми»,
The gates are open, the bald demon knocks on the alarm.
Они юродствуют, а я спускаюсь в ад.
But I don't care about their whole army, their empty "do-re-mi",
They play the fool, and I descend into hell.
Тим Скоренко - Джейн
Тим Скоренко - Император устал
Тим Скоренко - Почтальон
Тим Скоренко - Дорожные Войны
Тим Скоренко - Железное Сердце
Все тексты Тим Скоренко >>>