Я думала в уютный час дождя:
I thought at a cozy rain hour:
а вдруг и впрямь, по логике наитья,
And suddenly, indeed, logically dinging,
заведомо безнравственно дитя,
obviously immoral child,
рожденное вблизи кровопролитья.
Born near the bloodshell.
В ту ночь, когда святой Варфоломей
That night when St. Bartholomew
на пир созвал всех алчущих, как тонок
on the feast called all the hunkers like a thin
был плач того, кто между двух огней
There was a cry of the one between the two lights
еще не гугенот и не католик.
Not a googenot and not a Catholic.
Еще птенец, едва поющий вздор,
Another chick, barely singing nonsense,
еще в ходьбе не сведущий козленок,
Still walking, not a well -known goat,
он выжил и присвоил первый вздох,
He survived and appropriated the first breath
изъятый из дыхания казненных.
seized from the executed breath.
Сколь, нянюшка, ни пестуй, ни корми
How, nanny, neither pestle nor feed
дитя твое цветочным млеком меда,
Your child is flower honey,
в его опрятной маленькой крови
in his neat little blood
живет глоток чужого кислорода.
There is a sip of other people's oxygen.
Он лакомка, он хочет пить еще,
He is a varnish, he wants to drink more
не знает организм непросвещенный,
the body does not know the unenlightened
что ненасытно, сладко, горячо
that is insatiable, sweet, hot
вкушает дух гортани пресеченной.
Tastens the spirit of the larynx of the suppressed.
Повадился дышать! Не виноват
I got to breathe! Not to blame
в религиях и гибелях далеких.
In religions and distant.
И принимает он кровавый чад
And he accepts the bloody child
за будничную выгоду для легких.
For everyday benefits for the lungs.
Не знаю я, в тени чьего плеча
I don't know, in the shadow of whose shoulder
он спит в уюте детства и злодейства.
He sleeps in the comfort of childhood and villainy.
Но и палач, и жертва палача
But the executioner and the victim of the executioner
равно растлят незрячий сон младенца.
Equally corrupts the blind dream of the baby.
Когда глаза откроются - смотреть,
When the eyes open - look
какой судьбою в нем взойдет отрава?
What fate will be the poison in it?
Отрадой - умертвить? Иль умереть?
Reflect - kill? Or die?
Или корыстно почернеть от рабства?
Or sorely blacken from slavery?
Привыкшие к излишеству смертей,
Accustomed to the excess of deaths,
вы, люди добрые, бранитесь и боритесь,
You are kind people, scold and fight,
вы так бесстрашно нянчите детей,
You are so fearlessly nursed children
что и детей, наверно, не боитесь.
That children are probably not afraid.
И коль дитя расплачется со сна,
And if the child will cry from sleep,
не беспокойтесь - малость виновата:
Do not worry - it’s little to blame:
немного растревожена десна
A little alarmed gum
молочными резцами вурдалака.
milk cutters of the ghoul.
А если что-то глянет из ветвей,
And if something looks from the branches,
морозом жути кожу задевая,-
frozen the skin with touching the skin,-
не бойтесь! Это личики детей,
do not be afraid! These are children of children
взлелеянных под сенью злодеянья.
Clushed under the canopy of the crime.
Но, может быть, в беспамятстве, в раю,
But maybe in unconsciousness, in paradise,
тот плач звучит в честь выбора другого,
That crying sounds in honor of the choice of another,
и хрупкость беззащитную свою
and fragility defenseless
оплакивает маленькое горло
Mourning a small throat
всем ужасом, чрезмерным для строки,
all horror, excessive for the line,
всей музыкой, не объясненной в нотах.
All music, not explained in notes.
А в общем-то - какие пустяки!
But in general - what trifles!
Всего лишь - тридцать тысяч гугенотов.
Just thirty thousand Huguenots.
Белла Ахмадулина - Взойти на сцену
Белла Ахмадулина - Ёлка в больничном коридоре
Белла Ахмадулина - ...Беги, бегун
Белла Ахмадулина - О, мой застенчивый герой...
Белла Ахмадулина - Пятнадцать мальчиков
Все тексты Белла Ахмадулина >>>